К биографии Н.И.Костомарова.    

   Какъ извѣстно, родиною Николая Ивановича Костомарова была слобода Юрасовка, острогожскаго уѣзда, воронежской губернiи. Нѣсколько дней тому назадъ, вслѣдъ за дошедшею до насъ вѣстью о смерти нашего высокоталантливаго историка, намъ пришлось производить подворную перепись въ этой именно слободкѣ. Изслѣдуя экономическiй бытъ юрасовцевъ, пишущiй эти строки считалъ себя нравственно обязаннымъ разспросить послѣднихъ о человѣкѣ, имя котораго особенно дорого имъ и, безъ всякаго сомнѣнiя, навсегда останется цѣннымъ для русскаго народа и науки.

   Мѣстоположенiе Юрасовки ничѣмъ особеннымъ не выдеѣляется изъ ряда другихъ мѣстностей уѣзда. Въ широкомъ овраге, вдоль незначительной рѣченки Ольховатки, растянулась по двумъ направленiямъ, съ изломомъ подъ прямымъ угломъ, длинная вереница убогихъ малорусскихъ усадьбъ. Съ запада окаймляютъ Юрасовку крутые скаты, переходящiе сѣвернѣе въ бѣлые, мѣло­вые обрывы, съ востока тянется отлогая глинисто-черноземная покатость, на сѣверъ двоятся и расходятся овраги Ольховатки. Вокругъ взоръ какъ то стѣсняютъ и путаютъ голыя, холмистыя возвышенiя, рѣка теряется въ зеленыхъ покровахъ вербъ и лозы, а самыя строенiя тамъ и сямъ чередуются съ традицiонными малорусскими садочками. Глядя, однимъ словомъ, на Юра­совку, вы получаете впечатлѣнiе хотя и оживленной природою и людьми, но ординарной мѣстности, и только мѣловые обрывы своимъ рѣзкимъ контрастомъ придаютъ нѣсколько своебразный видъ окрестностямъ этой слободы.

   Въ самомъ углу селенiя, вблизи церкви, уцѣлѣлъ еще домъ «старого Костомара», какъ называютъ крестьяне отца Николая Ивановича. Это также самый заурядный, помѣщичiй домъ, одно­этажный, квадратный, съ зеленою крышею и съ небольшимъ балкономъ или «крыльцомъ», обращеннымъ на востокъ. Съ за­пада къ дому примыкаетъ маленькiй садикъ, съ естественнымъ, образуемымъ самою Ольховаткою прудомъ, заросшимъ по окраинамъ ветлами и затянутымъ тиною. Въ этомъ самомъ домѣ родился Николай Ивановичъ и провелъ первые годы своего дѣтства. Позже, послѣ несчастнаго случая съ отцомъ, Николай Ивановичъ жилъ съ матерью на концѣ слободы, въ другомъ еще болѣе скромномъ помѣщенiи, «подъ защитою» дѣда по матери и ея родни.

    Вотъ и все, что осталось въ Юрасовкѣ отъ прошлаго, какъ свидѣтель тѣхъ первыхъ впечатлѣнiй на юную душу будущаго историка, о которыхъ можно теперь лишь предполагать и до­гадываться. Повидимому, окружающая природа не могла имѣть особаго, подавляющаго влiянiя на складъ характера Николая Ивановича въ дѣтствѣ. Мальчикъ и юноша Костомаровъ всегда долженъ былъ стоять ближе къ людямъ, чѣмъ къ природѣ. «Любилъ ли Николай Ивановичъ охоту? ѣздилъ ли онъ на лошадяхъ?» спрашивалъ я одного изъ стариковъ, помнившихъ Николая Ивановича. -«Нѣтъ,-отвѣчалъ мнѣ мой собесѣдникъ, -только разъ, когда Николай Ивановичъ былъ уже «парубкомъ» (взрослымъ парнемъ), онъ сдѣлалъ, помнится мнѣ, «бѣгунку» и ѣздилъ на ней по полямъ и вдоль рѣки.

А больше онъ любилъ возиться съ людьми. Гдѣ, бывало, соберется кучка молодежи - вотъ туда навѣрное затешется и онъ...». Люди и люди, живые люди и ихъ прошлое, какъ выражалось оно въ пѣсняхъ и сказанiяхъ, очень рано, съ дѣтства начали поглощать вниманiе и способности Николая Ивановича. Таковы, по крайней мѣрѣ, указанİя юрасовцевъ на этотъ счетъ.

    По прiѣздѣ въ Юрасовку мы совершенно случайно попали на квартиру, хозяйка которой доводилась отдаленною роднею Н. И. Костомарову по матери. Первыя свѣдѣнiя о Николаѣ Ивановичѣ или, точнѣе, объ его отцѣ и матери, поэтому, были переданы намъ этою женщиною. Она же указала и на своего дядю, Максима Степановича Мыльника(1), семидесяти трехълѣтняго старика, троюроднаго брата Н. И. по матери, какъ на человѣка, помнившаго Костомарова съ дѣтства. Но наибо­лѣе обстоятельныя свѣдѣнiя сообщилъ намъ Фома Степановичъ Ткачевъ или Ткачъ, семидесятисеми лѣтнiй старикъ, сторожъ мѣстной церкви. Другiе изъ жителей Юрасовки большею частiю лишь повторяли переданное этими тремя лицами. Въ общемъ оказалось, что юрасовцы помнили болѣе отца Костомарова, чѣмъ сына.

Юрасовцы не могли разсказать, какъ и когда поселились въ Юрасовкѣ Костомаровы, но у нихъ сохранилось преданiе, что раньше Костомаровыхъ здѣсь жилъ какой-то помѣщикъ Уразовъ или Юрасовъ, отъ котораго получила свое названiе и самая слобода. Помѣщикъ этотъ «выкликалъ на свои земли охотниковъ», и поселенцы приходили сюда съ разныхъ сторонъ. Впослѣдствiи Юрасовка перешла къ Костомаровымъ, и Николаю Ивановичу повидимому предстояло быть помѣщикомъ, но судьба распорядилась совершенно иначе - отцовское имѣнiе попало въ другiя руки.

Но перейдемъ къ самымъ разсказамъ юрасовцевъ о семьѣ Костомарова. Вотъ что сообщили намъ юрасовцы о матери Ни­колая Ивановича.

«Жили тутъ у насъ Петренки, дѣти Петра Мыльника, и была между ними дѣвочка Татьяна. Старый Костомаръ взялъ ее въ горничныя во дворъ, а потомъ она ему понравилась - и онъ отвезъ ее въ Москву обучать разнымъ языкамъ. Когда французъ бралъ Москву, то Костомаръ загналъ тройку лошадей, и какъ только подъѣхалъ къ дому, въ которомъ жила Татьяна Петровна, и взялъ ее съ собою, такъ французъ и выстрѣлилъ сейчасъ же въ тотъ домъ и разбилъ его вдребезги». Такими красками юрасовцы описываютъ превращеше простой крестьянки изъ ихъ среди въ барыню Костомариху. Симпатич­ная личность этой барыни-крестьянки и теперь еще съ любовью вспоминается стариками. По словамъ ихъ, родня помѣщика Костомарова была противъ женитьбы его на крестьянкѣ. Костомаровъ даже вѣнчался гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ. Старый Костомаръ любилъ свою жену, какъ красавицу и очень умную жен­щину, хотя и держалъ ее, какъ и всѣхъ вообще въ домѣ, въ почтительномъ отдаленiи. Николай Ивановичъ быль рожденъ «до вѣнца», но старый Костомаровъ любилъ его едва-ли не болѣе жены, а послƀдняя, какъ говорится, души въ сынѣ не чаяла. Вообще въ воспоминашяхъ юрасовцевъ все свѣтлое кон­центрируется около двухъ личностей - Николая Ивановича и его матери.

Не таковъ былъ для юрасовцевъ старый Костомаръ. По разсказамъ, это былъ крутой помѣщикъ, безсердечный и жестокiй, какими такъ изобиловали крѣпостныя времена. Самое убiйство Костомарова крепостными людьми объясняется его чрез­мѣрными жестокостями. Но передадимъ этотъ печальный фактъ въ той его формѣ, какъ разсказываютъ юрасовцы.

Какъ то вечеромъ старый Костомаръ уѣхалъ на пасѣку, которая была въ «Рахминовскомъ лѣсу». Онъ любилъ ѣздить ночью и такъ убиралъ лошадей серебромъ, что, бывало, упряжь даже въ темнотѣ блеститъ, а бубенчиковъ столько навѣшивалъ на лошадей, что было слышно за нѣсколько верстъ, какъ они гремятъ. И въ тотъ вечеръ, когда Костомаровъ ѣхалъ съ па­сѣки, юрасовцы слышали, какъ гремѣли и дребезжали бубенцы и колокольчики вдали и какъ потомъ сразу оборвалось ихъ дре­безжанiе. Въ ту же минуту такъ страшно завыли собаки на господскомъ подворьѣ, что даже юрасовцы повыскочили изъ своихъ хатъ. Спустя нѣсколько времени прибѣжалъ кучеръ Костомарова Савка, рослый мужчина-силачъ, съ крикомъ: «ой! ой! ой! руку кони выбылы и пана вбылы»! Но, увидавши его, ключникъ Барданъ въ свою очередь закричалъ: «закуйте его, закуйте! винъ бреше»! Кучера заковали въ кандалы. Родня и крестьяне бросились на мѣсто самаго происшествiя, и вотъ что представилось ихъ глазамъ. Лошади съ экипажемъ были загнаны въ болото, у Костомарова оказались за­мотанными въ вожжи руки съ выкрученными пальцами, а на льбу зiяла рана отъ лошадиной подковы. Все повидимому было обставлено такимъ образомъ, чтобы показать, что перенугавшiяся лошади убили помѣщика. Но родня Петровны не повѣрила этому, тѣмъ болѣе, что и подкова оказалась на лбу «на выворот» не въ том положенiи, въ какомъ она должна бы быть, если бы лошадь ударила Костомарова заднею ногою, а вверхъ шипами. По ходу дѣла каждому сразу же стало яснымъ, что убiйство было совершено частiю изъ мести, а частiю изъ-за грабежа. Въ то время, когда всѣ бросились на место происшествiя, костомаровскiй домъ былъ ограбленъ - было взято много денегъ, которыя Костомаровъ будто-бы собралъ для поѣздки въ Петер­бургъ и «узаконенiя сына». Завязалось дѣло. Заподозрѣнные въ убiйстве крестьяне сорили деньгами и всюду замазывали щели, гдѣ онѣ оказывались. Такъ было и кануло въ вѣчность убiйство помещика. Но чрезъ 7 лѣтъ, послѣ новаго покушенiя на домъ Петровны и ея родни, одинъ изъ участниковъ въ убiйствѣ Косто­марова самъ проговорился въ кабакѣ слишкомъ ужъ открыто, а за дѣло въ это время взялся энергичный слѣдователь Граниковъ. Убiйцы при новомъ веденiи дѣла сознались. Они разсказали, что первый ударъ нанесъ помѣщику кучеръ Савка же­лѣзнымъ ключемъ отъ экипажа, отчего Костомаровъ сразу сва­лился, что, убивши помѣщика, они выкрутили ему пальцы, обмотали ихъ вожжами, приложили ко лбу подкову и вогнали ее въ лобъ ключемъ. Виновные получили кару и пошли въ Си­бирь, но народная молва до сихъ поръ упорно утверждаетъ, что наказаны были не всѣ. Юрасовцы крайне неодобрительно отзы­ваются о вымершихъ уже теперь наслѣдникахъ старика Косто­марова, къ которымъ перешли земли и имущество послѣдняго, которыхъ и не любилъ самъ Костомаровъ, отецъ не пускалъ ихъ дальше кухни, запирался отъ нихъ въ комнатахъ и пр.

    Какъ бы тамъ ни было, но тотъ фактъ, что Костомаровъ - отецъ былъ убитъ своими же крѣпостными, во всякомъ случаѣ остается фактомъ. Что послужило причиною убiйства - деньги ли, подговоръ или еще что нибудь - неизвестно, но тут много значилъ и личный характеръ суроваго помѣщика. «Когда, по разсказамъ стариковъ, убили Костомарова, то вся Юрасовка твердила: «слава Богу! Теперь буде хоть и гиршый та иншый"! - Что же это былъ за ужасный помѣщикъ?

   «Когда, бывало, идешь мимо паньской усадьбы, - разсказывалъ одинъ изъ стариковъ, - то вотъ такъ и катится у тебя по ребрамъ, не знаешь, бывало, какъ ступить, куда смотрѣть - и только молишь Господа Бога о томъ, чтобы панъ не увидѣлъ тебя. Вѣрите-ли, что и теперь даже, проходя мимо панской горницы, шапку снимаю и все мнѣ чудится, что вотъ-вотъ тамъ изъ окна увидитъ меня старый Костомаръ и закричитъ на меня»,

   Среди барскаго двора была большущая деревянная колода, которую крестьяне называли «Катериной». Здѣсь разгневанный помѣщикъ «сажалъ на цѣпь» провинившихся, т.е. по-просту надѣвалъ на шею виновному цѣпь, прикрепленную къ колодѣ, и оставлялъ его въ такомъ положенiи на день на два, а то и на целую неделю. Но сажанiя эти, производившiяся большею частiю за попойки, считались крестьянами не особенно еще страшными. Они носили опредѣленный характеръ и все-таки слѣдовали вслѣдъ за видимою виною. Гораздо страшнѣе для крестьянъ были вспышки барскаго гнѣва, вспышки внезапныя и часто совершенно непонятныя, за которыми неминуемо сле­довала самая жестокая расправа.

«Разъ, - разсказывалъ старикъ, - панъ всталъ рано утромъ, сѣлъ на крыльцо и сталъ смотрѣть на проѣзжающихъ мимо двора крестьянъ. «Куда ѣдешь»? - спрашиваетъ каждаго. «На поле, пане», отвѣчаетъ ему всякiй хозяинъ. - Ну, молодецъ! Ступай съ Богомъ»! - И такъ всѣхъ переспросилъ. Только чрезъ часъ или два этакъ поднялось уже солнце, ѣдетъ на степь одинъ мужикъ, - туте коваль(2) у насъ былъ. «Стой! кричите панъ. Ты куда это ѣдешь»?   - «На поле» - отвѣчалъ перетрусившiй коваль. - «На поле! Ахъ, ты сякой-такой! Такъ-то ты работаешь? Самъ панъ давно уже не спитъ, а онъ вылежи­вается возлѣ жены. Плетей»! И такъ его, несчастнаго, отстегалъ, что сѣсть человѣку нельзя было. И хотя бы тебе разспросилъ, отчего человѣкъ запоздалъ»!

   „Въ другой разъ панъ вышелъ на крыльцо съ вечера, послѣ ужина, позвалъ ночнаго сторожа и говорить ему: «ну, что возятъ крестьяне снопы»? - «Возять, пане» - отвѣчаетъ тотъ - «Всю ночь»? - «Всю ночь, пане» - «Брешешь! Брешешь»! Затопоталъ на него панъ ногами. «Отдуть тебя, подлеца, надо! Ступай сейчасъ по дворамъ и кого найдешь дома, пусть запряжетъ воловъ и прiѣдетъ ко мне на дворъ. Пошелъ сторожъ по дворамъ и началъ гнать крестьянъ на панску усадьбу. А въ это время люди только-что поужинали и, передохнувши, лади­лись ехать вновь за снопами. Страшно каждому показалось, отчего это пану вздумалось ко двору всѣхъ крестьянъ собирать? Прiѣхало нась къ панской усадьбѣ хозяевъ тридцать. Стоимъ мы и совѣтуемся шепотомъ на счетъ того, чтобы говорили за всѣхъ старики. Когда глядь на крыльцо, - панъ показался, присматриваемся, во что панъ одѣтъ - «душа разомъ похолонула». Беда! Панъ вышелъ въ свиткѣ съ капелюхами, а когда онъ выходилъ на дворъ въ свиткѣ съ капелюхами - это озна­чало, что онъ людей будетъ сѣчь. «За что, Господи Боже нашъ»? думаемъ мы и ждемъ, что наши старики скажутъ. И только-что заикнулся было одинъ дѣдъ говорить, такъ сейчасъ панъ и закричалъ; «Молчи, стара собако! Плетей! Валяйте его»! Повалили нашего старика; одинъ изъ дворни на одну руку сѣлъ, другой - на другую, третiй - повалился на ноги, а четвертый - какъ ужаритъ тройчаткою - не своимъ голосомъ закричалъ дѣдъ: «Ой, паночку! Ей Богу, не буду»! а чего не будетъ и самъ, сердечный, не зналъ. Просто морозъ по кожѣ подралъ, а тутъ женщины, услыхавши, что сѣкутъ мужчинъ, прибѣжали на панское подворье, да какъ заголосятъ: «Ой, Боже-жъ нашъ ми­лостивый, Боже праведный, и шожъ намъ съ такимъ паномъ робыть»! Какъ услышалъ это панъ, затрясся даже весь, а все-таки крикнулъ: «довольно! ѣзжайте, мерзавцы, за снопами»! Тогда мы скорѣе на воловъ: «гей, гей, волыки»! да подальше отъ усадьбы, а старикъ нашъ держитъ въ рукахъ штаны и, шатаясь, плетется къ своимъ воламъ, а кровь такъ и течетъ съ него. «Я казавъ, - говоритъ, - що мени первому за заступни­чество буде, такъ воно и выйшло». Тогда все мы бухъ ему въ ноги. «Прости насъ, диду! ты самъ знаешь, шо мы не выновати». Уложили его на возъ и повезли на поле; оставлять дома - побоялись пана. «А где твои, дѣдъ, копны»? - спросили мы его на полѣ, и когда дѣдъ указалъ намъ свой хлѣбъ, то мы вразъ перевезли его на усадьбу и говоримъ: «ну, лечись, дѣдъ, да не сердись на насъ»! И только после уже толкомъ разуз­нали, за что панъ такъ больно высѣкъ дѣда а насъ хотѣлъ сѣчь».

Мы ограничиваемся этими фактами, полагая ихъ совер­шенно достаточными для того, чтобы судить объ отношенiяхъ старика Костомарова къ своимъ крестьянамъ, объ отношенiяхъ, имѣвшихъ несомнѣнно влiянiе на самое убiйство крѣпостными своего барина.

Поневолѣ какъ-то приходятъ на память слова: «свѣжо преданiе, а вѣрится съ трудомъ»! Всего обиднѣе, по словамъ стариковъ, было то, что самъ Костомаровъ-отецъ не велъ своего хозяйства и наказывалъ ихъ совсѣмъ «не за про­винности противъ барскаго добра», а такъ себѣ «мѣшался не въ свое дѣло». Крестьяне Костомарова были на оброкѣ, кото­рый и платили исправнымъ образомъ. Всѣ они жили богато, косили не менѣе 6 стоговъ сѣна на дворъ, имѣли достаточно скота и хлѣба, «однимъ словомъ были настоящими чумаками», по выраженiю теперешнихъ стариковъ, видящихъ въ чумачествѣ идеалъ экономическаго благосостоянiя крестьянина. И при всемъ томъ «старый Костомаръ» мѣшался въ ихъ хозяйство и часто наказывалъ ни за-что, ни про-что тѣхъ крестьянъ, которые во всякомъ случаѣ пеклись о своемъ добрѣ не меньше барина. «Лютый, - пояснялъ старикъ-сторожъ, - по временамъ панъ былъ: точно находило на него».

Какъ отражались подобные факты на впечатлительномъ мальчикѣ-Костомаровѣ, крестьяне не могли сказать. Когда убили Костомарова-отца, Николаю Ивановичу было всего 11 лѣтъ. Одинъ изъ стариковъ однако указывалъ на то, что Николай Ивановичъ, придя въ возраста, «утикъ», убѣжалъ съ матерью изъ Юрасовки, и убѣжалъ потому, что ему непрiятно было жить тамъ, гдѣ убили его отца. Проще, впрочемъ, этотъ уходу съ родины объясняется какъ склонностью Н. И. къ ученой карьерѣ, такъ, можетъ быть, и тѣмъ обстоятельствомъ, что имѣнie Костомарова-отца, состоявшее изъ 5000 дес. земли, пе­решло послѣ неожиданной смерти хозяина къ его двоюроднымъ братьямъ, Ровневымъ, и что только незначительная доля этого имѣнİя или, точнее, деньги за причитавшуюся часть были вы­даны матери Костомарова, которая и купила ceбѣ небольшой клочекъ земли съ крестьянами. Впослѣдствiи былъ проданъ и этотъ клочекъ. Такимъ образомъ, Н. И. Костомаровъ, какъ по­мѣщикъ не имѣлъ почти никакой связи съ родиною. Онъ долженъ былъ просить, по словамъ крестьянъ, наслѣдниковъ о томъ, чтобы они отпустили на волю родню матери Костомарова что и удалось ему сдѣлать по отношешю къ двумъ дядямъ, Ивану и Захару, и къ теткѣ съ семьями(3).

Съ самаго ранняго дѣтства Николай Ивановичъ, по разсказамъ юрасовцевъ, обнаружилъ такiе поступки и черты, ко­торые казались крестьянамъ малопонятными и несвойственными панскимъ дѣтямъ въ тѣ жестокiя времена. И мальчикъ, и юноша Костомаровъ «пальцемъ никого не тронулъ и со всѣми былъ, какъ товарищъ, чему крестьяне не мало дивились и были серьезно убеждены «въ юродствѣ паныча». Вотъ что передаютъ юрасовцы на этотъ счетъ.

«Посмотришь, бывало, - разсказывалъ старикъ сторожъ, - на Николая Ивановича - со взгляда настоящiй старый Костомаръ, точь въ точь, какъ двѣ капли воды въ него вышелъ, строгiй такой съ виду, а души столь добрѣйшей былъ, что я и не видывалъ подобныхъ людей. Со всякимъ могъ говорить и ко всякому относился съ прiятствомъ: съ господами - онъ госпо­дину съ духовными - другъ, а съ крестьянами - все одно, что

нашъ братъ - мужикъ. Странно намъ казалось, что панычъ, а такъ «панибратски» обращался съ нами. Нечего грѣха таить, всѣ мы думали, что онъ немного дурненькiй (юродивый) бувъ», потому посудите сами: хозяйствомъ, какъ помѣщики, онъ не занимался, никого не обижалъ, ни передъ кѣмъ не величался, съ нами, какъ съ роднею, обходился, всюду безъ дѣла ходилъ, ко всему какъ-то чудно присматривался - странно, очень странно все это намъ казалось! А все таки начнетъ онъ, бывало, гово­рить о чемъ-нибудь, каждый изъ насъ видѣэлъ, что много-много въ головѣ у нашего паныча было. «Нѣтъ, говоримъ мы бывало, - онъ притворяется: на самомъ дѣлѣ онъ не такой, потому что очень ужъ разумно говоритъ - всякое слово съ толкомъ у него выходитъ»!

   Удивительныя времена, странный человѣческiя отношенiя! Крестьяне, послѣ недавнихъ жестокостей отца, не могли понять гуманныхъ отношенiй къ нимь его сына. И почему же? Потому, что вокругъ все иначе было, потому, что самъ молодой помѣщикъ пальцемъ никого не тронулъ, не любилъ попоекъ, не заглядывалъ на свадьбы и нескромныя игрища и, ведя дружбу съ парнями, «бѣгалъ отъ дивчатъ и страсть какъ не любилъ всякаго баловства»! Просто баснями кажутся теперь всѣ эти разсказы, а между тѣмъ все это передавали намъ тѣ лица, ко­торыя пережили тяжелую годину крѣпостнаго произвола и насилiй!

Николай Ивановичъ жилъ мало въ Юрасовкѣ, и поэтому воспоминанiя крестьянъ о немъ довольно ограничены. Юрасовцы хорошо помнятъ его доброту, религiозность и пытливость. Этими тремя чертами и исчерпываются собственно ихъ воспоминанiя.

    «Бывало, - разсказывалъ старикъ-сторожъ, - увидитъ молодый Костомаръ бѣднаго человѣка, и сейчасъ же самъ, безъ всякой просьбы поможетъ ему въ нуждѣ. Такъ, зря никому ничего не давалъ, а помогать всегда помогалъ. Идетъ теперь кто нибудь, свой-ли мужикъ, или чужой человѣкъ, но если Н. И. увидитъ, что прохожiй босой или безъ свитки, то непремѣнно спросить: «а шо у тебе и чобитъ нема»? -«Нема, паничу». -«Ну, на, каже, грошей и купи». Вынетъ деньги и дастъ, сколько нужно, но непремѣнно потребуетъ, чтобы купилъ. Такимъ образомъ, по разсказамъ тѣхъ же удивлявшихся крестьянъ, Николай Ивановичъ помогаль имъ въ нуждѣ разумно и осмотрительно, не смотря на казавшiяся имъ чудачества.

Церковь Николай Ивановичъ посѣщалъ самымъ исправнымъ образомъ и здѣсь опять таки поражалъ крестьянъ своими стран­ностями. «Войдетъ, бывало нашъ панычъ въ церковь - и сейчасъ же «зиркъ-зиркъ» по сторонамъ, «якъ тотъ звирочекъ», всѣхъ осмотритъ, а потомъ какъ станетъ на одномъ мѣстѣ, какъ подниметъ очи на иконы, такъ и стоить уже «до конца службы», какъ вкопанный, и все на Бога смотритъ или, можетъ быть, молится. Только, бывало, когда ктиторъ возьметъ колокольчикъ и пойдетъ но церкви деньги собирать, Н. И. взглянетъ на него, а ктиторъ уже зналъ его привычку, шелъ къ нему. Тогда Н. И вынетъ, бывало, изъ кармана рубль и положить его въ цер­ковный кошелекъ, а самъ возьметъ у ктитора колокольчикъ, пойдетъ къ Егоровнѣ (такая помѣщица у насъ была), станетъ передъ нею и звонить, звонить и звонить, пока она не поло­жить рубля въ кошелекъ,. затѣмъ такимъ манеромъ перейдетъ къ Николайченку (тоже помѣщикъ у насъ былъ) и передъ нимъ звонить, а когда обойдетъ помѣщиковъ, снова отдастъ кошель ктитору, который потомъ и ходить уже по церкви».

Но особенно поражалъ крестьянъ Николай Ивановичъ своею простотою и безпритязательностью, о чемъ мы говорили уже выше. По словамъ юрасовцевъ, Н. И. любилъ больше всего вращаться въ средѣ «парубковъ», холостой молодежи, сверстниковъ по лѣтамъ. Съ ними онъ проводилъ цѣлые часы и дни и «потому, должно быть, пояснялъ намъ одинъ старикъ, что самъ молодымъ былъ». Когда Н. И. жилъ уже вне Юрасовки и «настоящимъ паномъ былъ», то прiѣзжалъ (вѣроятно, въ перiодъ особенно горячаго собиранiя народпыхъ пѣсенъ и сказанiй), въ Юрасовку на нѣсколько дней. «И какъ только онъ прiѣхалъ къ намъ, разсказывалъ старикъ-сторожъ, такъ мы сейчасъ и по­думали: «оце винъ до насъ, мабудь, нашимъ паномъ буде; отъ якъ бы Господь Богъ давъ—добре намъ було-бъ»! А онъ между тѣмъ собралъ всѣхъ парубковъ къ себѣ и заставилъ ихъ пѣть вcякiя песни. Пропоютъ одну пѣсню, дастъ имъ по стакану водки, и опять: «спивайте другу»! а самъ только черкъ-черкъ, такъ и пишетъ, такъ и выводить, какъ поютъ. Такимъ способомъ четыре дня собиралъ парубковъ и все заставлялъ ихъ пѣть пѣсни. Всѣ пѣсни, какiя знали ребята, переписалъ. А мы и говоримъ между собою: «и на что ему тѣ пѣсни? Или онъ куда нибудь будетъ представлять? Или ему такъ приказано»? А видимъ, хорошо видимъ, что дѣло не спроста: такой человѣкъ - и пѣсни записываетъ, значить - нужно! И какъ только записалъ пѣсни Николай Ивановичъ, такъ сейчасъ же отъ насъ и укатилъ. Только и видѣли мы его».

Впослѣдствiи Н. И. Костомаровъ время отъ времени «подавалъ, по выраженiю юрасовцевъ, вѣсточки въ Юрасовку», присылая въ разное время въ мѣстную церковь то Евангелiе, то плащаницу, то подсвѣчники, то книги и т. п. Старики съ удовольствiемъ разсказывали объ этомъ и видимо всегда съ интересомъ слѣдили за тѣмъ, гдѣ и что дѣлалось съ ихъ любимымъ паномъ.

    «Да, говорилъ намъ одинъ изъ этихъ стариковъ, нашъ Ни­колай Ивановичъ, когда былъ молодымъ, все «шкилювавъ», т. е. шутилъ, чудачилъ, а на дѣлѣ-то вышло, что онъ умнѣйшимъ человѣкомъ былъ, всѣхъ могъ обучать, разные языки зналъ, писалъ книги и у самого царя, говорятъ, вторымъ совѣтникомъ былъ»! Откуда и какъ почерпнули юрасовцы всѣ эти свѣдѣнİя, сами они не могли намъ толкомъ разсказать. «Такъ всѣ люди говорятъ», твердили они. Одно несомнѣннымъ было для юрасовцевъ, что Николай Ивановичъ былъ «великiй чоловикъ» и свѣтлая личность этого человѣка даже теперь уже начинаетъ прiбрѣтать нѣсколько легендарную окраску. «Не удостоились-ли вы говорить съ нашимъ Николаемъ Ивановичемъ? - спрашивалъ меня седобородый старикъ. Правда-ли, что «молодый Костомаръ» самымъ ученымъ человѣкомъ въ Россiи былъ»? И каждый разъ, когда я въ отвѣтъ на эти вопросы поминалъ Ни­колая Ивановича добрымъ словомъ, самодовольная улыбка освѣщала старческое лицо моего собесѣдника.

Объ одномъ сожалѣли и продолжаютъ сожалѣть юрасовцы, что Николаю Ивановичу въ свое время «не досталось надъ ними попанувать». Странными казались эти сожалѣнiя съ перваго разу, но за ними очень ясно просвѣчивало убѣжденiе въ томъ, что будь Н. И. Костомаровъ помѣщикомъ у юрасовцевъ—имъ и теперь жилось бы лучше. И конечно, крестьяне по своему правы; попади въ руки Костомарова имѣнiя, наверное не было бы теперь ни дарственныхъ надѣловъ, ни малоземелья въ Юрасовкѣ. Разсчетъ совершенно вѣрный и практическiи.

Заканчивая эти бѣглыя замѣтки, касающiяся родины и прошлаго Н. И. Костомарова, мы позволимъ себе здесь выска­зать сожалѣнiе о томъ, что ни время, ни лежавшiя на насъ прямыя обязанности не позволили намъ пожить въ Юрасовкѣ столько, сколько хотѣлось бы, и собрать болѣе подробныя свѣдѣнiя... сравнительно съ тѣмъ, что сказали мы. Подѣлиться же сказаннымъ съ читателями мы считали необходимымъ по двумъ причинамъ: во 1-хъ, мы передали то, что говоритъ о нашемъ незабвенномъ историкѣ самъ народъ, и старались быть при этомъ возможно точнымъ пересказчикомъ, а во 2-хъ, и сами по себе факты настолько характерны, что было бы грѣшно молчать о нихъ. Позволить время, укажутъ обстоятельства - и мы пополнимъ недосказанное, исправимъ упущенное или спутанное въ памяти стариковъ-крестьянъ.

Ф. Щербина. Киевская старина, том XLIX  1895г. стр.63-75.

1. На вопросъ: какъ старикъ произносит свою фамилiю—Мыльникъ или Мельникъ, Мельников, по выговору юрасовцевъ — старикъ назвал себя Мыль­никовым. Такъ мы и записали его фамилию.
2. Кузнец.
3. Старый Иванъ Петрович! Мыльникъ или Мельниковъ приписался къ Об­ществу государственныхъ крестьянъ сл.Новой Калиты, острогожскаго уѣзда, а младшiй Захаръ Петровичъ къ Обществу с.Ивановки, той же волости. Послѣднiй какъ намъ передали, и теперь еще живъ. Мы были, въ Новокалитвенской волости, въ то время, когда намъ были неизвѣстны эти факты.