История любви.

   Личная жизнь Николая Ивановича Костомарова — знаменитого ученого, автора фундаментальных трудов по истории Украины — достойна пера романиста. В 30 лет историка арестовали. По иронии судьбы это случилось накануне назначенного дня свадьбы, и Костомаров не успел обвенчаться со своей избранницей. А встретился с ней лишь спустя 26 лет. Постаревшие жених с невестой, глядя друг на друга, с грустью осознавали, что лучшее время жизни прошло в разлуке.

   И все же они стали мужем и женой. Чтобы понять, почему это произошло, стоит вспомнить историю их знакомства и последующие драматические события, в которых проявились характеры супругов…

— Костомаров был убежденным романтиком, — замечает исследователь киевской старины, исторический обозреватель «ФАКТОВ» Анатолий Макаров. — Он утверждал, что историю творит народ, но при этом обожал великих людей — исключительных личностей. Самого Костомарова мы вправе назвать уникальным человеком. Будучи преподавателем Киевского, а потом и Петербургского университетов, он мог часами читать лекции, не заглянув ни разу в свои записи. Держал в голове хронологию всех мировых событий, знал на память Евангелие и Псалтырь, летописи цитировал страницами — слово в слово. И в Киеве, и в Петербурге студенты устраивали ему овации, в буквальном смысле слова носили на руках, а его книги становились предметом всеобщего обсуждения.

   Разумеется, истинный романтик, гений мог полюбить лишь необыкновенное существо. Например, такую женщину, как Настасья Филипповна из романа Достоевского. Костомаров же нашел для себя подходящую пару в лице Алины Крагельской — выпускницы киевского Образцового пансиона Де-Мельян.

   Он преподавал ей историю в 1845 году. Костомарову тогда было 28 лет, а Алине 15. Он был неуклюж и одевался не по моде. Любил просторную одежду, все висело на нем, как на вешалке. Пансионерки над ним подсмеивались, называли «Морским чучелом». Но Алина относилась к нему иначе. Во внешне нелепом образе она разглядела романтическую личность и… влюбилась.

   Летом 1846 года Костомаров отправился в Одессу поправить здоровье модной тогда гидротерапией, то есть купанием в море. Туда же приехала и Алина с матерью лечиться от ревматизма, досаждавшего ей всю жизнь. Погруженный в свои мысли Костомаров не заметил ее на гулянье и прошел мимо, но она радостно окликнула его. Их роман продолжился в Киеве.

   Алина жила неподалеку от Костомарова на Кадетской улице (теперь — Богдана Хмельницкого) с матерью и отчимом. Молодого профессора принимали как жениха и всячески поощряли его визиты. Но предложения руки и сердца все не следовало. И тут в Киеве появился знаменитый музыкант Ференц Лист. В судьбе Алины и Костомарова он сыграл, возможно, решающую роль.

— Каким же образом?

— Киевский педагог-музыкант Иосиф Витвицкий познакомил Листа со своей лучшей ученицей Алиной Крагельской. Маэстро услышал ее игру и пришел в восторг. Стал убеждать юное киевское дарование продолжить образование в Венской консерватории, обещая протекцию. Мать Алины была в ужасе — ведь Лист слыл большим волокитой и картежником — и решительно отказала. Огорченный музыкант дал дочери с матерью два билета на последнее свое выступление в Киеве 2 февраля в зале университета и попросил, чтобы они сели на специально отведенные для них места. А перед началом концерта великий пианист подошел к Алине, вывел на сцену и посадил за рояль рядом с собой, сказав: «Следите за моей игрой — это урок для вас на память обо мне».

   После этого по городу разнесся слух, что на концерте в университете была «невеста Листа, пленившая его своим талантом». Костомаров присутствовал на вечере, видел все, что там происходило, слышал, о чем толковала публика. И если до того у него были какое-то сомнения относительно брака с Алиной, то теперь они окончательно отпали.

   Обручение произошло 13 февраля 1847 года, а саму свадьбу назначили после Пасхи, на 30 марта.

   Костомаров жил с матерью в скромной квартире на Рейтарской улице. После обручения он отыскал лучшее помещение на Владимирской улице в новом одноэтажном деревянном доме, из окон которого открывалась изумительная панорама Подола и Левобережья (Теперь здесь Десятинная улица, а на месте «костомаровского» дома высотное здание, в котором одно время жил Щербицкий).

«В день, на который было назначено венчание, арестованного профессора отправили в Петербург»

   Костомаров хлопотал зря… — говорит Анатолий Николаевич. — Тучи над головами влюбленных начали собираться еще до помолвки. В первый день Рождества 1847 года на квартире у Николая Гулака в доме на нынешней улице Хмельницкого (сейчас здесь немецкое посольство) собрались члены тайного Кирилло-Мефодиевского братства. Здесь был и Тарас Шевченко. Речь зашла о будущей федерации славянских народов. Разговор братчиков подслушал через стенку студент университета Алексей Петров. Он втерся в доверие к своему неосмотрительному соседу и получил от него основной идеологический документ организации — «Закон Божий» (»Книгу бытия украинского народа»), написанный Костомаровым. А затем подал донос помощнику попечителя Киевского учебного округа Юзефовичу, который пустил его в дело.

   Во времена Николая I с заговорщиками особенно не церемонились, но нравы были значительно мягче, чем в сталинскую эпоху. Вечером 30 марта (на этот день было назначено венчание 30-летнего профессора) подследственного отвезли в закрытом экипаже на его квартиру для прощания с матерью и невестой.

   «Сцена была раздирающая, — писал Костомаров в своей «Автобиографии». — Затем меня посадили на перекладную и повезли в Петербург… Состояние моего духа было до того убийственно, что у меня явилась мысль во время дороги заморить себя голодом. Я отказывался от всякой пищи и питья и имел твердость проехать таким образом 5 дней… Мой провожатый квартальный понял, что у меня на уме, и начал советовать оставить намерение. «Вы, — говорил он, — смерти себе не причините, я вас успею довезти, но вы себе повредите: вас начнут допрашивать, а с вами от истощения сделается бред и вы наговорите лишнего и на себя, и на других». Костомаров прислушался к совету.

   В Петербурге с арестованным беседовали шеф жандармов граф Алексей Орлов и его помощник генерал-лейтенант Дубельт. Когда ученый попросил позволения читать книги и газеты, Дубельт сказал: «Нельзя, мой добрый друг, вы чересчур много читали». Вскоре оба генерала выяснили, что имеют дело не с опасным заговорщиком, а с романтиком-мечтателем. Но следствие тянулось всю весну, поскольку дело тормозили своей «несговорчивостью» Тарас Шевченко (он получил самое суровое наказание) и Николай Гулак. Суда не было. Решение царя Костомаров узнал 30 мая от Дубельта: год заключения в крепости и бессрочная ссылка «в одну из отдаленных губерний».

   Костомаров сидел в 7-й камере Алексеевского равелина. В тюрьме занялся греческим языком и через несколько месяцев свободно читал Гомера. После этого принялся за испанский, которого раньше не знал, и вскоре уже наслаждался «Дон Кихотом».

— А что делала невеста заключенного?

— 17-летняя Алина, как истинно романтическая барышня, мечтала последовать примеру жен декабристов и отправиться со своим любимым в ссылку. 14 июня 1847 года состоялась их встреча. Мать невесты заверила арестанта, что свадьба не отменяется и состоится, когда окончится срок заточения в крепости. Но это был обман. На самом деле брак дочери с «политическим преступником» казался ей верхом безумия.

   Позже Алина рассказывала: когда они возвращались в город и плыли по Неве на ялике, мать решительно заявила, что теперь не отдаст ее за Костомарова. Девушка возразила: ни за кого больше она не пойдет замуж и надеется быть женой того, с кем связана обручальным кольцом. Тогда мать сказала: «Не надейся! Надежда — удел дураков», и с этими словами бросила кольцо в Неву.

   Возможно, обручальное кольцо Костомарова до сих пор лежит на дне реки, где-то между Петропавловской крепостью и Зимним дворцом.

   Лишившись поддержки матери, Алина тайно ото всех обратилась за помощью к… Дубельту. Все трепетали перед ним и его грозным жандармским мундиром. Но Алина помнила генерала с детских лет. Леонтий Дубельт был сослуживцем и другом ее отца Леонтия Крагельского. Он любил играть с дочкой своего тезки и часто носил ее на руках. Получив письмо от своей киевской любимицы, Дубельт тут же разрешил ей ехать в Саратов (где Костомаров отбывал ссылку) для венчания с женихом. Молодые люди стояли уже на шаг от счастья. Костомарову надо было лишь исполнить маленькую формальность и написать заявление в жандармское третье отделение. Однако ученый медлил с просьбой.

   Он считал, что Алина дала обет верности не преступнику и изгою, а свободному преуспевающему человеку. Теперь ситуация изменилась, и он должен освободить ее от данного слова. К тому же, думаю, в ссылке он получал письма не только от невесты, а и от ее матери…

   Так и не дождавшись от жениха решающего шага, Алина не выдержала и сдалась. Поддавшись на материнские уговоры, она стала проявлять благосклонность к своему старому поклоннику, помещику из-под Прилук Марку Киселю (потомку того самого Киселя, который вел упорную борьбу с Богданом Хмельницким на стороне поляков). В 1851 году они обвенчалась и поселились в Петербурге. На лето приезжали в свое имение в селе Дедовцы под Прилуками. У них родились трое детей: два мальчика и девочка. За это время Костомаров успел вернуться в Петербург, напечатал несколько монографий, занял кафедру профессора русской истории в университете и стал одной из популярнейших фигур России того времени.

   Об Алине он не забывал и со временем все больше сожалел о разлуке с нею. Его раскаянье выразилось в трогательном посвящении к пьесе из античных времен «Кремуций Корд», написанной еще в саратовской ссылке. Костомаров упоминает о том дне, когда они в последний раз поклялись в верности друг к другу: «Незабвенной А. Л. К. на память о дне 14 июня 1847 г.». Алина видела это посвящение. Ей нетрудно было догадаться о чувствах своего бывшего жениха. Костомаров был прощен. Но от этого никому не стало легче.

«Костомаров был страшно избалован матерью и не стеснялся капризничать за столом»

— И все же им удалось вновь увидеться?

— Это произошло лишь в 1873 году, когда Костомаров приехал в Киев по поводу организации съезда археологов, — отвечает Анатолий Макаров. — После одного из деловых заседаний он вместе с Павлом Чубинским отправился гулять по городу и случайно оказался возле того самого дома на Владимирской улице, где когда-то снимал квартиру для будущей семейной жизни с Алиной. Вокруг ничего не изменилось, только деревья у забора сильно разрослись и бросали густую тень на улицу. В окне дома Костомаров увидел объявление о сдаче его в наем. Их встретила молодая женщина, дочь уже умершей прежней хозяйки, и провела по комнатам.

   Костомаров был ошеломлен этой встречей с собственным прошлым. Заметив его волнение, Чубинский стал расспрашивать друга и, выяснив наконец в чем дело, обещал узнать о судьбе бывшей невесты. В тот же день он навел нужные справки, а вечером поведал Костомарову, что Алина Крагельская была замужем, овдовела и должна вот-вот приехать в Киев для лечения от ревматизма у местных врачей.

   «Мне сильно захотелось еще хотя бы раз увидеть Алину Леонтьевну и узнать о ее судьбе, — вспоминал историк. — Я написал к ней письмо, которое просил Чубинского доставить по назначению. На другой день письмо было доставлено; она только что приехала из имения. К вечеру я получил ответ — она разделяла мое желание повидаться с ней и пригласила меня посетить ее».

   Они встретились через 26 лет как старые друзья, но радость свидания омрачали мысли об утерянных годах.

   Вот что писал Костомаров: «Вместо молодой девушки, как я ее оставлял, я нашел пожилую даму и притом больную, мать троих полувзрослых детей. Наше свидание было столь же приятно, сколь и грустно: мы оба чувствовали, что безвозвратно прошло лучшее время жизни в разлуке».

   Алина Леонтьевна переживала то же, что и ее бывший жених, — продолжает Анатолий Макаров. — Костомаров уже перенес инсульт, после которого сильно сдал, постарел. Но расставаться вновь после долгой разлуки они не хотели.

   Инициативу проявила Алина. Она пригласила Костомарова погостить в ее имении в Дедовцах. Он побыл там пару раз за лето, а возвращаясь в Петербург, взял с собой дочь Алины — Софию Кисель, пообещав пристроить ее в Смольный институт. И слово свое сдержал. Позже Костомаров навещал Софию по праздничным дням. Благодаря юной подопечной старый холостяк почувствовал себя семьянином. Но о женитьбе историк еще не заговаривал. И тут вмешалась судьба…

   В начале 1875 года Костомаров тяжело заболел. Считалось, что тифом, но некоторые врачи предполагали новый «головной удар» (инсульт). Историк был уже при смерти, друзья учредили у его постели круглосуточные дежурства. Когда он лежал в бреду, его мать Татьяна Петровна буквально за два дня сгорела от тифа. Пойдя на поправку, Костомаров спросил о матери. От него какое-то время скрывали ее смерть. В конце концов он узнал правду и ужаснулся. Для него мир рухнул. Разрыв с Алиной в 1847 году Костомаров переживал не так сильно, как смерть Татьяны Петровны.

   Дело в том, что он принадлежал к той породе мужчин, которые всю жизнь живут под присмотром своих матерей и слушают их во всем, как маленькие дети. Костомаров не мог обойтись без Татьяны Петровны даже в пустяках — когда нужно было найти носовой платок в комоде или закурить трубку. Мать заботилась о его одежде, кормила, поила и завязывала ему галстук.

   И в этот момент на помощь пришла Алина. Узнав о бедственном положении бывшего жениха, она бросила все свои дела и приехала к нему в Петербург.

   Костомаров охотно принял ее услуги. А в один прекрасный день понял, что судьба сменила гнев на милость и вместо матери послала ему эту «в высшей степени добрую, благородную и на редкость умную женщину». В отличие от покойной Татьяны Петровны, Алина помогала Костомарову не только в быту. Она стала помощницей в работе, секретарем, чтицей и даже советчицей в ученых трудах. Самые известные свои сочинения историк написал, уже будучи женатым человеком. Свадьба состоялась 9 мая того же 1875 года в имении Алины. Костомарову было 58 лет, его супруге — 45.

— Понятно, что ему нужна была жена-мать, жена-нянька. Но зачем она согласилась связать свою жизнь с пожилым больным человеком, перенесшим два инсульта?

— Очевидно, ей хотелось быть причастной к миру высоких идей, в котором Костомаров занимал заметное место. И вместе с тем она испытывала чисто женскую жалость к этому закоренелому чудаку, не приспособленному к практической жизни. О себе она думала меньше всего…

 В этом доме селе Дедовцы на Черниговщине Костомаров прожил десять лет со своей любимой супругой.

   Живя с Костомаровым, Алина узнала, что жизнь гения на бытовом уровне полна обычной суеты. Но это открытие не смутило ее. Она обладала талантом превращать прозу жизни в игру. Ко всем причудам своего мужа относилась с юмором. Так же, как прежде мать, она выдавала ему носовые платки, записную книжку и очки, надевала пальто. Но если Татьяна Петровна ворчала и ругала Костомарова за его бестолковость в практических делах и безалаберность, то Алина ничему не удивлялась и просто подсмеивалась над ним. Шутя называла его «мое старье» и «мой балованный старик».

   Костомаров был страшно избалован своей матерью и не стеснялся капризничать за столом. Причем делал это не только обедая наедине с Алиной, но и при посторонних людях. Один из его частых сотрапезников вспоминал: «Придирался к каждому блюду — то он не видел, как резали после рынка курицу (историк ел только самую свежую пищу. — Авт.), и потому подозревал, что курица была не живая, то не видел, как убивали сига или ершей, или судака, а потому доказывал, что рыба была неживою куплена». Больше всего придирался к маслу, говоря, что оно горькое, хотя его брали в лучшем магазине.

   Впрочем, Костомаров понял и оценил добродушный юмор своей жены. И в ответ на «балованный старик» называл ее в шутку «барыней». Так, шутя и печалясь, прожили они вместе целых десять лет… В 1885 году у историка обострился туберкулез. Врачи советовали ему беречься от простуд. Но он по-прежнему, несмотря на уговоры жены, купался в Неве до первых холодов и ходил по морозу налегке. С утра бегал на богослужение в церковь и отогревался дома крепким чаем и водкой. «В 16 градусов мороза, — писала Алина, — побежало мое старье в церковь ради Николина дня! Бедное старье!»

   Опомнился он, когда недуг уже приковал его к постели. И нашел силы в шутливой форме покаяться перед Алиной, говоря служанке: «Я не послушался, когда барыня остерегала меня, и вот до чего дошел! И с тобой то же будет, если не будешь слушаться барыни!» Сама «барыня» при этом с трудом сдерживала слезы.

   Лишь перед самой смертью Костомаров оставил обычный ироничный тон и обратился к Алине с просьбой: «Добра моя жiнка! Ти догледiла мене до смертi, заплющ менi очi».

   «Я исполнила желание моего друга: закрыла ему глаза», — писала Алина.

   Нет, они не умерли в один день, как подобает романтическим героям (Алина скончалась спустя 23 года после ухода мужа). Да и можно ли говорить о романтизме их супружеских отношений? Скорее, на них лежит отсвет той  Любви,  которая «долго терпит, милосердствует, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит»…

Ольга Унгурян, «ФАКТЫ»